«Следите за руками»

Вот ряд наблюдений о том, как ведут себя некоторые не все. Маленькие штрихи к портретам, если угодно. Без имён, потому что не вижу смысла перевоспитывать кого бы то ни было, да и вообще говорить хочу не об их поведении, а совсем о других вещах.

1. «У тебя во френдах человек, которого я считаю нерукоподаваемым, поэтому торжественно даю тебе выбор: либо я тебя расфренживаю, либо ты расфренживаешь упомянутого человека». Это лицемерие, потому что в действительности тезис должен звучать так: «Я хочу, чтобы ты подтвердил своё подчинённое положение по отношению ко мне. Согласись, что я имею право контролировать твой круг общения». При этом совершенно не важно, является ли такое стремление следствием дурного расположения духа, идёт ли речь о поиске вариантов развлечения или же всё это продиктовано потребностью в самоутверждении. В любом случае при столкновении с ультиматумом: «Выбирай, с кем будешь водиться, со мной или с Машей!» — я лично однозначно делаю выбор в пользу Маши. Потому что кто такая Маша и на что она способна — это в каждом конкретном случае вопрос индивидуальный, а вот человек, который исподтишка претендует называться чьим-либо хозяином, — это в любом случае довольно безответственное существо, и подчиняющийся ему окажется в результате виновным за всё: и за собственные косяки, и за косяки «хозяина». Ответственные люди подходят к проблеме передачи полномочий иначе и с другой дистанции.

2. «Не смейте коверкать имена и юзернеймы симпатичных мне людей! Кстати, я сам волен коверкать любые имена и юзернеймы независимо от того, симпатичны кому-то их носители или нет. Достаточно того, что я лично считаю этих носителей несимпатичными». Тут как бы сразу две проблемы встают. Первая — это проблема двойных стандартов, и с ней всё ясно. А вот вторая куда интересней, и она имеет своей причиной трусость. О трусости много писала Ролинг, причём, пока не начала противоречить самой себе, писала вполне внятно и последовательно (тема страха перед именем). Единственно, о чём она не упомянула (а стоило бы), — это о том, что страх перед именем, отражающий страх перед личностью, есть не что иное, как маска юродивого, скомороха или подростка, то есть человека, чья ответственность, как и ответственность лакеев, традиционно ограничивается социальным статусом и которого поэтому «за базар» могут максимум выпороть, но не убить. Он не опасен.

К чему это я?

Когда-то я обещала графоманам лекцию об эвфемизмах и штампах. Лекцию я так и не написала, ограничившись её квинтэссенцией, но сейчас могу сказать, почему не написала. Потому что люди, которые привыкли к деятельным и активным безответственности и трусости (а таких среди графоманов табуны), не смогут применить на практике положение, согласно которому каждая вещь должна называться соответствующим именем, а каждое действие — соответствующим глаголом. Если человек боится какого-либо предмета или действия, или если он боится, что его заподозрят в пристрастии к этому предмету или действию, он будет всеми силами стараться не называть этот предмет или это действие прямо, и противостоять этому я лично не в силах: некоторые табу разрушаются только профессиональными психотерапевтами. А если учесть, что подавляющее большинство людей с высшим образованием больше всего боится самих себя и собственных желаний и менее всего склонно нести ответственность не только за свои поступки, но даже и за свои предпочтения, становится ясно, что подавляющее большинство книг, которые сегодня издаются, — это расширенные эвфемизмы, в которых в завуалированной форме выражена только одна мысль: «Это я, имярек». Тут примечание жирным шрифтом: автор присутствует в любой книге, и даже Марк Твен с О’Генри не исключения. Но только в наше время мы столкнулись с феноменом, когда, кроме авторов, в книгах не содержится ничего.

Понятно, что как бы виртуозно ты ни владел эзоповым языком, но если ты задался целью назвать предмет или действие косвенно, ты ни за что не назовёшь его прямо, а значит, у читателя всегда останется возможность понять тебя не так, как тебе хочется. Но ведь хочется, чтобы поняли именно так, как хочется, да? Вот тут-то и кроется причина вечной неудовлетворённости нынешних авторов своей работой, вечных их претензий к читателям за то, что «не тем местом прочли», и вечного же стремления умножать скорби своей головы количество авторских листов в произведениях. Как бы многословен ни был эвфемизм, его всегда будет мало и он никогда не окажется удовлетворительным.

Вопрос: «Если хочется быть понятым прямо, зачем же говорить косвенно?» — имеет ответ. Затем, что понять прямо должны не все, а только те, кому ты нравишься или можешь понравиться. Остальные не должны понять, что это ты. Остальные пусть думают, что критикуют не тебя, а твою книгу. Книга из продукта творчества превратилась в щит — вот это меня очень печалит.

Самое, казалось бы, парадоксальное, что это произошло как раз в то время, когда есть все возможности говорить о себе прямо и во всеуслышанье. Блоги — отличнейшая площадка для того, чтобы делиться своими мыслями, переживаниями, комплексами, проблемами и даже фантазиями, не страшась критики и не стыдясь своих индивидуальных свойств. Но люди не пользуются этой возможностью по назначению! Парадокс при ближайшем рассмотрении исчезает. Проблема не в инертности людей и не в том, что они не видят этой возможности, и даже не в том, что они боятся попасть со всеми своими недостатками на язычок кому-нибудь, вроде меня. Люди не настолько инертны, насколько это кажется. И не настолько слепы. А такие, как я, не трогают тех, кто пишет о себе правду. Проблема в том, что блог не позволяет романтизировать себя до такой же степени, до какой позволяет это художественное произведение. Правда воистину колет глаза, а в повествовании от собственного лица (не путать с первым) правда вылезет неизбежно, пусть даже частью. Иными словами, изготовление художественной прозы — это в настоящее время способ скрыть себя от себя самого. Так что парадокс есть, но не там, и он куда интересней, чем кажется. Он не в том, что люди не пользуются открывшейся возможностью. Он (см. предыдущий абзац) в том, что авторы произведений априори относят себя не к тем, кому они сами могут понравиться, а к другой группе — к группе всех остальных, то есть тех, кто будет критиковать.

Парадокс этот воистину колоссальный, и заканчивается он, как и всякий коллапс, полным уничтожением системы. В данном случае имеется в виду система личности, естественно. Тот, кто начинал писать ещё более или менее как мыслящее существо, с годами утрачивает образ и приобретает сходство с образиной. Ничего удивительного: когда у внутреннего критика не остаётся возможности работать, он деградирует. А возможности у него не остаётся, потому что для него срабатывает тот же ограничитель, что и для любого критика: «Это не я, это моя книга». Внутренний критик должен быть изначально очень настырен и проворен, чтобы разглядеть под этой маленькой вывеской огромную жирную ложь. Надо ли говорить, что таких внутренних критиков исчезающе мало? И надо ли удивляться, что две модели поведения, описанные мною в начале постинга, встречаются чем дальше, чем чаще?