Я сформулировала наконец-то, как называется один из типов поведения, который я не перевариваю и перед которым сама теряюсь напрочь. Это аргументированный отказ от сочувствия. Выглядит это так.
Предположим, я вляпалась в очередной сетевой конфликт (свежо, не правда ли?). Предположим, я порвала парочку или парочку десятков или пусть даже парочку сотен мартышек разного калибра, свойства и звания. И вот, совершенно опустошённая, я оглядываю поле боя и мир и вижу, что в мире ничего не поменялось.
Предположим, я вляпалась в очередной сетевой конфликт (свежо, не правда ли?). Предположим, я порвала парочку или парочку десятков или пусть даже парочку сотен мартышек разного калибра, свойства и звания. И вот, совершенно опустошённая, я оглядываю поле боя и мир и вижу, что в мире ничего не поменялось.
Я знаю, что это просто в силу инертности мира, который никогда не меняется сразу. Знаю, что капля точит камень, и даже если при жизни я не увижу своего мессию, он всё равно раньше или позже появится и обязательно опознает во мне предтечу, главное не сдаваться.
Но я тоже человек, и мои нервные клетки тоже не восстанавливаются. Так что вполне естественным образом я обращаюсь к кому-нибудь, о ком думаю, что он мой, в общем-то, союзник и в целом не дурак и в чём-то даже эстет. И говорю ему: знаешь, мол, вот, так и так, очень мне сейчас хреново, устала, таво-сиво, результата никакого…
И последней каплей, которая доводит меня до валидола, становится не какой-нибудь там удар покрепче от противника, а фраза «союзника»: «Ну, ты же знала, на что идёшь, значит, тебе это зачем-то было надо».
Пиздец.
Да, знала. Да, было надо. Что от этого меняется, с точки зрения моей потребности в участии? Я перестаю быть человеком? У меня кровь превращается в машинное масло? Или, может быть, нервы трансформируются в якорные цепи? Ты не хочешь сочувствовать, тебе неловко, стрёмно и всётакое — я отлично понимаю, я сама такая же: встану столбом там, где надо подойти и пожалеть, и буду стоять так до второго пришествия и чувствовать себя дура дурой. Но мне и в ум не встанет аргументировать свой отказ от сочувствия, в особенности тем, что человек знал и чего он, болезный, не знал. Всё, что он знал, осталось в прошлом, а сейчас ему, мягко говоря, не до знания, он выпотрошен. И сказать ему: «Ну, ты же знал» — это всё равно что пнуть покрепче раненого.
Это ведь очевидно. Или это неочевидно? Или это вообще неправда?
Я никогда не жду подножки от тех, кто позиционирует себя как мой друг, союзник или даже просто сочувствующий. Я слаба там, где не жду удара, — зачем мне в союзной компании настороженность и собранность? Я буду дьявольски настороже и адски собрана с теми, кого хочу размазать по ристалищу, — а со своими-то мне зачем все эти игры?
Однако практика показывает, что «свои» по большей части рассуждают совсем не так. Они ждут от меня, что я буду неуязвимой в бою и останусь сильной после, и неприязненно морщатся, когда я позволяю себе снять доспехи и прошу чашечку кофе. Им это не нравится. Видимо, страдает их чувство прекрасного, заточенное под образ великомогучей сотоны, и вместо банального: «Кофе нет» они изрекают сакраментальное: «Ну, ты же знала».
Ответить мне на это нечего, потому что против лома, как известно, нет приёма. Да, я действительно знала, на что иду. Да, у меня действительно была цель. Формально придраться не к чему, всё на месте, всё в порядке. В конце концов, и правда, никто не обязан проявлять ко мне снисхождение, и с чего я взяла, что «свои» будут чем-то отличаться от всех прочих?
Однако когда я таким образом получаю по морде раз, другой… а потом и третий — у меня пропадает желание обзаводиться «своими» и вообще считать кого-то своим. Мне не слабо в одиночку выйти на конфликт с тусовкой и порвать её на тряпки. Но мне слабо быть сотоной там, где, по логике, не предполагается никаких конфликтов. Зачем мне такие «свои», которые будут добивать меня после боя с «чужими»? После боя с «чужими» мне требуется всего-навсего кофе, после общения со «своими» — врач. Разница налицо, не так ли?
Но это я всё не к тому, что меня надо срочно зачем-нибудь жалеть (и уж тем более не к тому, что меня кто-то недавно подобным образом отмордовал, нет), а это к тому, что я наконец-то поняла, как это называется — аргументированный отказ от сочувствия, вот как. Очень подлая штука. А самое неприятное, что я наблюдала её не только в отношении себя, но и вообще повсеместно. Пафосное: «Ну, ты же знал, на что идёшь» всегда звучит этак свысока и назидательно, каким бы тоном и в каком бы контексте ни произносилось, — и человеку всегда нечего на это ответить. Потому что, да, знал. Чистая правда, спорить не с чем. И остаётся только чувствовать себя дураком — то ли за то, что полез на рожон, то ли за то, что раскрылся там, где не следовало.
Ненавижу.
Но я тоже человек, и мои нервные клетки тоже не восстанавливаются. Так что вполне естественным образом я обращаюсь к кому-нибудь, о ком думаю, что он мой, в общем-то, союзник и в целом не дурак и в чём-то даже эстет. И говорю ему: знаешь, мол, вот, так и так, очень мне сейчас хреново, устала, таво-сиво, результата никакого…
И последней каплей, которая доводит меня до валидола, становится не какой-нибудь там удар покрепче от противника, а фраза «союзника»: «Ну, ты же знала, на что идёшь, значит, тебе это зачем-то было надо».
Пиздец.
Да, знала. Да, было надо. Что от этого меняется, с точки зрения моей потребности в участии? Я перестаю быть человеком? У меня кровь превращается в машинное масло? Или, может быть, нервы трансформируются в якорные цепи? Ты не хочешь сочувствовать, тебе неловко, стрёмно и всётакое — я отлично понимаю, я сама такая же: встану столбом там, где надо подойти и пожалеть, и буду стоять так до второго пришествия и чувствовать себя дура дурой. Но мне и в ум не встанет аргументировать свой отказ от сочувствия, в особенности тем, что человек знал и чего он, болезный, не знал. Всё, что он знал, осталось в прошлом, а сейчас ему, мягко говоря, не до знания, он выпотрошен. И сказать ему: «Ну, ты же знал» — это всё равно что пнуть покрепче раненого.
Это ведь очевидно. Или это неочевидно? Или это вообще неправда?
Я никогда не жду подножки от тех, кто позиционирует себя как мой друг, союзник или даже просто сочувствующий. Я слаба там, где не жду удара, — зачем мне в союзной компании настороженность и собранность? Я буду дьявольски настороже и адски собрана с теми, кого хочу размазать по ристалищу, — а со своими-то мне зачем все эти игры?
Однако практика показывает, что «свои» по большей части рассуждают совсем не так. Они ждут от меня, что я буду неуязвимой в бою и останусь сильной после, и неприязненно морщатся, когда я позволяю себе снять доспехи и прошу чашечку кофе. Им это не нравится. Видимо, страдает их чувство прекрасного, заточенное под образ великомогучей сотоны, и вместо банального: «Кофе нет» они изрекают сакраментальное: «Ну, ты же знала».
Ответить мне на это нечего, потому что против лома, как известно, нет приёма. Да, я действительно знала, на что иду. Да, у меня действительно была цель. Формально придраться не к чему, всё на месте, всё в порядке. В конце концов, и правда, никто не обязан проявлять ко мне снисхождение, и с чего я взяла, что «свои» будут чем-то отличаться от всех прочих?
Однако когда я таким образом получаю по морде раз, другой… а потом и третий — у меня пропадает желание обзаводиться «своими» и вообще считать кого-то своим. Мне не слабо в одиночку выйти на конфликт с тусовкой и порвать её на тряпки. Но мне слабо быть сотоной там, где, по логике, не предполагается никаких конфликтов. Зачем мне такие «свои», которые будут добивать меня после боя с «чужими»? После боя с «чужими» мне требуется всего-навсего кофе, после общения со «своими» — врач. Разница налицо, не так ли?
Но это я всё не к тому, что меня надо срочно зачем-нибудь жалеть (и уж тем более не к тому, что меня кто-то недавно подобным образом отмордовал, нет), а это к тому, что я наконец-то поняла, как это называется — аргументированный отказ от сочувствия, вот как. Очень подлая штука. А самое неприятное, что я наблюдала её не только в отношении себя, но и вообще повсеместно. Пафосное: «Ну, ты же знал, на что идёшь» всегда звучит этак свысока и назидательно, каким бы тоном и в каком бы контексте ни произносилось, — и человеку всегда нечего на это ответить. Потому что, да, знал. Чистая правда, спорить не с чем. И остаётся только чувствовать себя дураком — то ли за то, что полез на рожон, то ли за то, что раскрылся там, где не следовало.
Ненавижу.
3 комментария:
Я думаю, что с таким отношением к себе сталкивалось большинство. Самый первый этап взросления - это не первое соитие и не первая бутылка пива с сигаретой. Это когда тебя бьют те, от кого ты совершенно не ожидаешь удара, и не сочуствуют те, кто тебе ближе всего.
Мужчинам старшего возраста, можно сказать, повезло: большинство из них побывало в армии, где можно ожидать удара от кого угодно и когда угодно, и тем более, не дождаться никакого сочуствия. Шкура отрастает толщиной с палец.
Бывает такая сторона отказа от сочуствия - ты, допустим, даешь дельные советы человеку, а он тебя не слушает, потом отплясывет джигу на заботливо разложенных им же граблях, и потом он же начинает тебе плакаться в жилетку. Это по-житейски понятно, но, все-таки не дает нам права отказывать в жалости, как вы полагаете?
А бывает... Бывает, жалко человека и сочуствуешь ему, да только сказать, кроме избитой банальности нечего. Могут ведь посчитать и неискренним. Может, когда люди не будут бояться говорить простые банальности ближнему своему, тогда и появится сочуствие?
2 teletz
Может, когда люди не будут бояться говорить простые банальности ближнему своему, тогда и появится сочуствие?
Что касается сочувствия в целом, то я не о нём вела речь. Если его принципиально нет и не предвидится -- это значит, что, вот, просто таков контекст, и не надо расслабляться, если рядом есть хоть кто-нибудь.
Кроме того, я и не рассчитываю, что "свои" будут мне непременно сочувствовать. Действительно, многие люди просто не умеют это сочувствие выражать. Но от "своих" как-то ждёшь честности: если не завезли сочувствия, что мешает сказать, что его просто не завезли? Почему надо представлять ситуацию в таком свете, что человек, нуждающийся в сочувствии, якобы не достоин его, не заслужил? Меня вот это бесит, а не собственно отсутствие сочувствия и не неумение сочуствовать.
Самый первый этап взросления - это... когда тебя бьют те, от кого ты совершенно не ожидаешь удара, и не сочуствуют те, кто тебе ближе всего.
А при чём здесь взросление? Шкура отрастает, тыры-пыры, армия, тюрьма, спортшкола -- это всё понятно. Непонятно, как это оправдывает людей, которые называют себя своими, а поступают хуже, чем "чужие".
Бывает такая сторона отказа от сочуствия - ты, допустим, даешь дельные советы человеку, а он тебя не слушает, потом отплясывет джигу на заботливо разложенных им же граблях, и потом он же начинает тебе плакаться в жилетку.
Не, это всё-таки другая ситуация, и она куда сложнее и недоднозначнее, чем та, которую я описала.
А в жалости отказывать не можно, а нужно, если не умеешь жалеть. Без неё человек останется при своих, с ней кривой ухнет в минус и хорошо, если без долгов.
2 Ал
Если бы так только по отношению к женщинам поступали...
возможно, многие думают, зачем нужно сочувствие победителю? Да, устала, да, возможно, опустошена, но это же усталость Наполеона после Аустерлица.
Ещё раз на всякий случай повторю, что я не о простом отказе от сочувствия веду речь, а об аргументированном: "Я не стану тебе сочувствовать, потому что есть рациональная причина".
Отправить комментарий