Получила флешмоб от Ллой: три действия по выбору в́оды, о которых учасьнег должен рассказать в контексте личного опыта. Пока тушится говядина, рассказываю.
Пускать на самотёк
Проще было бы назвать процессы, которые я не пустила бы когда-либо на самотёк, потому что на самотёк я начала пускать всё подряд, прямо с собственного рождения.
Стоял знойный май 1971 года. Горели торфяники. Цветы увядали, не распустившись, птицы дохли на лету, звери… Короче, моей маме подошёл срок рожать. Мою маму в молодости надо было видеть, и кто не видел, тот много потерял. Статная женщина, кровь с молоком, косая сажень в плечах, одной рукой она небрежно удерживала взбесившийся табун на скаку, а другой мимоходом заливала воспламенившуюся таганскую высотку. Табунщики и пожарные в это время нервно курили по углам и бесновато кусали локти от зависти к маминому мужу.
Но в тот день ей было не до табунов, она собиралась рожать и поэтому решила заняться чем полегче.
Она выстирала комплект постельного белья, приготовила семье пожрать на ближайшую неделю, хорошенько выспалась, аккуратно (я вообще не могу себе представить, чтоб моя мама сделала что-нибудь неаккуратно) собрала больничную сумочку — и двинула в роддом имени Грауэрмана производить меня на свет.
В роддоме первым дело выяснилось, что воды у мамы отошли дай бог, чтоб не вчера, и вокруг неё собрался консилиум. Кесарить оказалось поздно: осознав критичность ситуации, я уже решила делать ноги самостоятельно. Решимость моя была, несомненно, твёрдой, как скала, однако на полпути меня настиг приступ бешеного любопытства. Я решила поглядеть, чем всё кончится, если пустить дело на самотёк. Кончилось всё через двенадцать часов щипцами. Меня вытащили синенькую, что твой баклажан, но полную, между прочим, жизненной энергии. Я заорала, по легенде, сразу после извлечения и без каких бы то ни было дополнительных стимулов, чем повергла в ахуй всю бригаду. Бригада была уверена, что вытаскивает труп, и надо признать, по цвету я от трупа не отличалась абсолютно. По-видимому, учитывая этот факт, я и заорала: чтоб меня не приняли за труп уже окончательно и не сдали, паче чаяния, в морг.
Так вот, после этого на самотёк мною пускалось всё, что только могло пуститься. Больше всего на свете я ненавидела (и ненавижу) контролировать процесс, особенно чужой. Больше, чем контролировать процесс, особенно чужой, я ненавижу только одно — когда кто-нибудь другой начинает (или даже изъявляет желание) проконтролировать мой собственный процесс. Если хотите нажить себе кровного врага, станьте контрол-фриком и доебитесь до меня со своим контролем. У вас всё получится в том смысле, что кровного врага вы таки наживёте. Контролировать не получится ни при каких условиях.
Самотёком у меня, таким образом, проходит всё. При этом, однако, я отслеживаю процесс — всегда и безусловно. Разница в ролях: контроль процесса подразумевает, что существует некий устойчивый алгоритм, согласно которому процесс и должен протекать. Человек, контролирующий процесс, считает своим долгом заботится о том, чтобы алгоритм ни в коем случае не нарушался. Слежение за процессом означает всего-навсего, что человек наблюдает, не вмешиваясь, а если и вмешиваясь, то лишь в том случае, когда последствия невмешательства окажутся гарантированно фатальными.
Забавно здесь то, что, если расспросить хорошенько моих близких, они скажут ровно обратное и, возможно, даже назовут меня контрол-фриком (я об этом знаю, потому что неоднократно нарывалась на обвинения в стремлении раздавать ЦУ). Кто из нас прав, я не знаю, естественно, но о своих процессах могу сказать совершенно однозначно, что они текут сами по себе, без какого бы то ни было моего активного участия. Я их просто наблюдаю и фиксирую результаты — как конечные, так и промежуточные. Результаты могут меня радовать или огорчать, но это уже совсем другой вопрос.
Бросаться на шею
Теоретически, если мне кто-нибудь бросится на шею, я его крепко обниму. К сожалению, подтвердить эту теоретию практикой у меня никогда не получалось.
Я так же не помню, чтобы бросалась кому-нибудь на шею сама. В детстве, должно быть, и бросалась, но потом неизбежно слезала обратно, что со всей убедительностью доказывает факт моего присутствия за компьютером, а не на чьей-либо шее.
Мечтать
Я не мечтаю, я размышляю. Я, например, очень хочу в кругосветное плавание на собственной яхте и вообще много где путешествовать хочу. Так вот, там, где все нормальные люди грезят о бескрайних просторах, умопомрачительных восходах и летучих рыбах, которые «сами прыгают в рот», я представляю себе, как мы будем варить хавчик, если у нас за борт выпадет последняя кастрюля. Или, например, как мы будем ночевать в диких степях Аргентины, если опоздаем на последний автобус до ближайшего населённого пункта.
Если мы встретим кита…
Если во время шторма мы налетим на риф…
Если окажемся в очаге вооружённого столкновения…
Если наш поезд захватят террористы…
Если наша лодка перевернётся…
Короче, я бы не назвала это мечтами даже с натяжкой. По-моему, мечтать о том, как на него нападут крокодилы, может только извращенец, да и то не каждый.
Есть, конечно, исключения из таких размышлений, но они опять-таки носят характер списков и планов: что взять с собой, куда пойти смотреть интересности и всё в таком духе.
И есть ещё нечто, но и его я не могу назвать мечтой. Это скорее ностальгия: по чуть обгоревшей от солнца коже, по терпкому вину на парапете, по свежему воздуху и волчьему аппетиту, по беспробудному сну, как в детстве, и по танцам до упаду. Ещё по правильным шмоткам и цацкам. Вот этого всего очень хочется, но мечтать об этом — только душу травить. Когда оно есть, оно есть, а когда его нет, его просто хочется.
ВотЪ. Кто хочет пофлешмобить, отмечайтесь.
