С аргументами у обвинителей и судей всё-таки какая-то херня выходит. Перечитывая, например, выступление помощника главного обвинителя от СССР Л.Н. Смирнова, я споткнулась в разделе «Преступления против мирного населения» о следующий здоровенный кусок (я, вообще, в материалах процесса буквально о каждый второй кусок спотыкаюсь, но этот меня чуть с ног не сшиб. В нём идёт речь о дневниках Ганса Франка — одного из подсудимых, в прошлом министра без портфеля и генерал-губернатора Польши. Форматирование поправила, извините за пространную цитату: тут либо цитировать простынями, либо вообще эту тему не поднимать):
Начавшееся 10 мая 1940 г. наступление на западном фронте отвлекло внимание мирового общественного мнения от преступлений, совершавшихся под непосредственным руководством Франка, и позволило Франку осуществить осуждение военно-полевыми судами к смертной казни и физическое уничтожение нескольких тысяч представителей польской интеллигенции.
Я цитирую выступление Франка на заседании полиции от 30 мая 1940 г. {Уточненный перевод текста выступления Франка см. документ ПС-2223 в разделе «Документы».}, где окончательно был решен вопрос об этом злодеянии:
«10 мая началось наступление на западе, и в этот день во всем мире пропал интерес к событиям, которые происходят здесь, у нас.
То, что натворили во всем мире ужасной пропагандой и клеветой на поведение национал-социалистских властителей в этой области, было бы для меня совершенно безразлично — тревожит ли это американцев, французов, евреев или папу римского, однако ужасно для меня и для каждого из вас непрерывно в продолжение этих месяцев слышать из министерства пропаганды, из министерства иностранных дел, из министерства внутренних дел и даже из армии голоса о том, что мы проводим режим убийц, что нам надо прекратить эти злодеяния и т. д.
При этом, конечно, было ясно, что мы должны сделать заявление о том, будто бы мы этого больше делать не будем.
Было также ясно, что до тех пор, пока эта область находилась под перекрестным огнем всего мира, мы были лишены возможности предпринимать нечто подобное в большом масштабе. Но с 10 мая мы не придаем этой ужасной всемирной пропаганде никакого значения. Теперь нам нужно использовать удобный момент...
Я признаюсь откровенно, что тысячи поляков поплатятся за это жизнью, и прежде всего это будут руководящие представители польской интеллигенции. Нас всех, как национал-социалистов, это время обязывает позаботиться о том, чтобы польский народ не был в состоянии оказывать сопротивление».
Я особенно привлекаю внимание Суда к следующей фразе: «Я знаю, какую ответственность мы этим берем на себя».
«...Более того, обергруппенфюрер СС Крюгер и я решили, что мероприятие по умиротворению будет проведено ускоренными темпами.
Я прошу вас, господа, помочь нам со всей энергией при выполнении этой задачи. Что касается меня, то я сделаю все, что могу, для того, чтобы облегчить ее выполнение.
Я обращаюсь к вам как борец национал-социализма, и больше мне нечего вам сказать. Это мероприятие мы проведем. И, говоря откровенно, во исполнение приказа, данного мне фюрером. Фюрер сказал мне: “Вопрос о немецкой политике и обеспечении ее проведения в генерал-губернаторстве является сугубо личным делом ответственных лиц генерал-губернаторства”.
Он выразился следующим образом: “Необходимо ликвидировать имеющееся в настоящее время в Польше руководящее ядро, что еще подрастет потом, — нам нужно выявить и через определенный промежуток времени также устранить. Затем нам нужен германский рейх. Чтобы не обременять этим имперскую организацию немецкой полиции, нам не нужно сажать эти элементы в германские концентрационные лагеря, потому что тогда у нас начались бы хлопоты и ненужная переписка с их семьями, — мы ликвидируем их в самой стране. Сделаем мы это в самой простой форме...”
Что касается концентрационных лагерей, то ясно, что мы не хотим устраивать в генерал-губернаторстве концентрационные лагеря в полном смысле этого слова. Кто нам подозрителен, должен быть тотчас же ликвидирован. Если в концентрационных лагерях рейха находятся заключенные из генерал-губернаторства, то они должны быть предоставлены операции “АБ” {Шифрованное наименование акции по уничтожению польской интеллигенции.} или уничтожены на месте».
Цитирую далее продолжение этого же выступления в разделе «Дополнительные выдержки из дневника Ганса Франка, относящиеся к 1940 году».
«Мы не можем сваливать на имперские концлагеря наши собственные дела. Ужас, сколько мы имели хлопот с краковскими профессорами. Если бы мы за дело взялись отсюда, вышло бы по-другому. Поэтому мне хочется настойчиво просить вас никого больше не спихивать в концлагеря империи, а на месте проводить ликвидацию или налагать надлежащие наказания. Все прочее обременяет империю и приводит к постоянным затруднениям. Здесь у нас совсем другая форма обращения, и этой формы мы должны придерживаться. Я настоятельно обращаю внимание на то, что даже в случае заключения мира в этом обращении ничего не изменится. Этот мир будет только означать, что мы как мировая держава будем еще интенсивнее, чем до сих пор, проводить в жизнь нашу обычную политическую линию».
В связи с этим я считал бы возможным привлечь внимание Суда к тому обстоятельству, что все крупнейшие лагеря уничтожения были действительно размещены на территории «генерал-губернаторства».
Почему я об этот кусок споткнулась? Потому что мне показалась неочевидной связь между следующими данными:
1. Франк пишет, что «проводить ликвидацию или налагать надлежащие наказания» следует на местах, не «спихивая» свои обязанности на концлагеря империи. При этом он разделяет карательные меры на ликвидацию и т.н. надлежащие наказания;
2. Смирнов обращает внимание на то, «что все крупнейшие лагеря уничтожения были действительно размещены на территории “генерал-губернаторства”».
Для начала я обратила внимание на то, что выдержки из дневника Франка относятся к 1940 году. Я снова перечитала показания Гесса, которые пыталась чуть-чуть проанализировать в одном из предыдущих постингов. Из этих показаний ясно следует, что лагеря уничтожения касались в основном «окончательного разрешения еврейского вопроса», и Гиммлер дал на этот счёт указания Гессу, по его же словам, в 1941 году.
Таким образом, мы снова должны предположить, что либо Гесс лжёт, либо и впрямь нет никакой связи между заявлением Франка о ликвидациях и наложении наказаний на местах, с одной стороны, и заявлением Смирнова о географии крупнейших лагерей уничтожения — с другой.
Смирнов в своём выступлении сослался на дневники Франка. Этот документ в материалах Нюрнбергского процесса идёт под номером 2233-PS (по ссылке самый последний по оглавлению). В оригинале он составлен по-немецки, однако в пятом томе «Нюрнбергского процесса» нашего издания 1991 года («Преступления против человечности») он частично приведён по-русски, и я позволю себе процитировать этот перевод целиком (ещё раз прошу прощения за много чужих букв. Форматирование и ачепятки поправлены, полужирным выделены имена выступающих с речью лиц — это может пригодиться для дальнейшего анализа):
Заседание с чиновниками полиции
в четверг 30 мая 1940 г.
заседания: 10 час. 20 мин.
Генерал-губернатор, имперский министр
д-р Франк:
...Господа!
На это я должен сказать только одно: я могу проводить эту польскую политику только вместе с вами. Извините за откровенность. Если бы здесь в стране у меня не было бойцов старой национал-социалистской гвардии полиции и СС, с кем было бы нам тогда проводить эту политику? Я не мог бы делать этого с вермахтом и вообще ни с кем. Это такие серьезные дела, и мы, как национал-социалисты, стоим здесь перед такой чудовищно трудной и ответственной задачей, что даже говорить об этих вещах мы можем только в самом тесном кругу.
Поэтому, если мы перед лицом всех этих трудностей хотим достичь цели полного господства над польским народом на этой территории, то мы должны не терять времени. 10 мая началось наступление на Западе, это значит, что в этот день угас преобладающий интерес мира к происходящему здесь у нас. Чего только ни натворили в мире пропаганда зверств и лживые сообщения о действиях национал-социалистских властей в этой области. Мне было бы совершенно безразлично, если бы по этому поводу приходили в возбуждение американцы, или французы, или евреи, или, может быть, папа римский. Однако для меня и для каждого из вас ужасно в течение этих месяцев вновь и вновь слышать голоса, раздававшиеся из министерства пропаганды, из министерства иностранных дел, из министерства внутренних дел и даже из вермахта о том, что мы установили убийственный режим, что мы должны прекратить этот ужас и т. д. Было также ясно, что с тех пор, пока эта область находилась под перекрестным огнем всего мира, мы были лишены возможности предпринимать нечто подобное в большем масштабе. Но с 10 мая мы не придаем этой ведущейся в мире пропаганде зверств никакого значения. Теперь мы должны использовать предоставившийся нам момент. Если теперь там, на Западе, каждую минуту и секунду должны приноситься в жертву тысячи жизней людей лучшей немецкой крови, то, как национал-социалисты, мы обязаны думать о том, как бы за счет этих немецких жертв не поднялась польская нация. Поэтому именно в это время я в присутствии обергруппенфюрера СС Крюгера {Высший руководитель СС и полиции в так называемом генерал-губернаторстве, статс-секретарь при Гансе Франке.} обсудил с камрадом Штрекенбахом {Бригадефюрер СС, один из приближенных к Франку лиц, впоследствии работал в центральном аппарате РСХА.} эту чрезвычайную программу умиротворения, содержание которой сводилось к тому, чтобы в ускоренном порядке покончить теперь с массой находящихся в наших руках мятежных политических деятелей сопротивления и прочими политически неблагонадежными индивидуумами и в то же время разделаться с наследием прежней польской преступности. Я признаюсь откровенно, что тысячи поляков поплатятся за это жизнью, и прежде всего это будут ведущие представители польской интеллигенции. Нас всех, национал-социалистов, это время обязывает позаботиться о том, чтобы польский народ не был в состоянии оказывать сопротивление. Я знаю, какую ответственность мы тем самым берем на себя. Ясно, однако, что мы можем это сделать, исходя как раз именно из необходимости взять на себя защиту рейха с фланга на Востоке. Но более того: обергруппенфюрер Крюгер и я решили, что акция умиротворения будет проведена в ускоренной форме. Позвольте вас просить, господа, помочь нам при выполнении этой задачи со всей вашей энергией. Все, что от меня зависит, будет сделано для того, чтобы облегчить выполнение этой задачи. Я обращаюсь к вам, как к борцам национал-социализма, и, пожалуй, мне нет необходимости что-либо к этому добавлять. Мы проведем это мероприятие, как я могу сообщить вам доверительно, именно во исполнение приказа, который дал мне фюрер. Фюрер сказал мне: вопрос проведения и обеспечения германской политики в генерал-губернаторстве является первым делом ответственных лиц генерал-губернаторства. Он выразился так: то, что мы сейчас определили как руководящий слой в Польше, нужно ликвидировать, то, что вновь вырастет на смену ему, нам нужно обезопасить и в пределах соответствующего времени снова устранить. Поэтому нам нужен германский рейх, чтобы не утруждать этим имперскую организацию германской полиции. Нам не нужно тащить эти элементы сначала в концентрационные лагеря рейха, так как в результате мы имели бы излишние хлопоты и переписку с членами семей, напротив, мы ликвидируем это дело в этой стране. Мы также сделаем это в той форме, которая является простейшей...
Бригадефюрер Штрекенбах сообщает далее о нынешнем состоянии акции «АБ» и указывает во введении, что полиция безопасности в период с осени прошлого года по март решила задачи, которые были ей указаны, и провела акции, возникшие в ходе общей работы полиции. Параллельно проходила подготовка к планомерному, а тем самым и окончательному подавлению польского политического сопротивления и одновременно к обезвреживанию преступного мира в генерал-губернаторстве. С первой большой акцией против польского движения Сопротивления теперь, собственно, началась планомерная работа. Это широкое вмешательство в польское движение Сопротивления означает начало, которое никогда не будет иметь конца. Ибо однократный арест функционеров не означает конца движения, но дело идет всегда от одного ареста к другому. Так и полиция безопасности со времени акции 31 марта вновь не избавилась от движения Сопротивления, наоборот, оно будет всегда оставаться нашим противником, пока в генерал-губернаторстве вообще имеются круги, которые хотят противопоставить германской администрации сопротивление....
В руках полиции безопасности к началу чрезвычайной акции по умиротворению находилось около 2000 мужчин и несколько сот женщин, которые были взяты под стражу в качестве каким-либо образом уличенных функционеров польского движения Сопротивления. Они действительно представляют собой интеллектуальный руководящий слой польского движения Сопротивления. Конечно, этот руководящий слой не ограничивается 2000 лиц. В делах и картотеках службы безопасности находятся еще около 2000 имен лиц, которых следует отнести к этому кругу. Это лица, которые, учитывая их деятельность и их поведение, и так без исключения подпадают под действующее в генерал-губернаторстве распоряжение об осадном положении. Суммарное осуждение этих людей началось в тот момент, когда был издан приказ о чрезвычайной акции по умиротворению.
Обсуждение военно-полевыми судами 2000 арестованных приближается к концу, и осталось вынести приговоры лишь еще немногим лицам.
После вынесения остальных приговоров военно-полевыми судами начнется акция по задержанию, которая должна привести в руки полиции безопасности, а тем самым к суммарному осуждению, и круг известных службе безопасности, но еще не арестованных людей. Результат этой акции по задержанию еще не установлен. Он рассчитывает на 75%–ный результат. Всего, таким образом, акция охватит круг приблизительно в 3500 человек. Нет никакого сомнения, что с этими 3500 лицами будет взята политически наиболее опасная часть движения Сопротивления в генерал-губернаторстве...
Господин генерал-губернатор подводит итог совещания и говорит: Что касается концентрационных лагерей, то мы уяснили себе, что здесь, в генерал-губернаторстве, мы не намерены сооружать концентрационные лагеря в собственном смысле слова. Тот, кто у нас на подозрении, должен быть сразу ликвидирован. Те заключенные из генерал-губернаторства, которые находятся в концентрационных лагерях рейха, должны быть предоставлены в наше распоряжение для акции «AB» или прикончены там. Мы не можем загружать концентрационные лагеря рейха нашими делами... Сохраняется острейшая антипольская тенденция, причем, однако, должно быть обращено внимание на поддержание работоспособности польского рабочего и польского крестьянина. Мы должны уяснить себе, что мы не сможем удержать территорию генерал-губернаторства, если мы начнем против польских крестьян и рабочих истребительный поход в той форме, как он представляется отдельным фантазерам. Речь может идти только об устранении руководящего слоя, а работящий народ должен выполнять полезную работу под нашей властью. Поэтому целесообразно, чтобы эти крестьяне и рабочие рассматривали полицию как свою защиту. Пожалуйста, помогите мне поддержать эту политику раскола! Не повредит, если полиция по собственной инициативе почаще демонстративно будет брать на себя защиту интересов польского рабочего против польского крупного капиталиста. Среди польских крестьян и рабочих должно бы широко распространиться мнение: мы находимся под защитой рейха и его исполнительных органов, и нам нечего бояться, если мы делаем свою работу. Эта всеобщая акция тем важнее, чем острее мы будем выступать против настоящих властителей и руководящих личностей в Польше...
Обергруппенфюрер СС Крюгер благодарит господина генерал-губернатора за то, что он дал представителям СС и полиции новые директивы для их будущей работы, и просит его быть уверенным в том, что полиция и СС непоколебимо и с сознанием ответственности будут и впредь выполнять свой долг под руководством генерал-губернатора...
14.4.1942
16 час. 40 мин.
Обсуждение проблем печати в королевском зале краковского замка. Господин генерал-губернатор подводит итог обсуждения в следующих словах:
Всем нам ясно, что мы должны дать этому многомиллионному населению Польши прессу, как-то выходящую за чисто информационные рамки. Причина этого не в поляках, а в наших собственных интересах. Ибо мы должны по крайней мере делать вид, будто бы генерал-губернаторство является своего рода охраняемой территорией в рамках великогерманского пространства. Мы не можем окончить борьбу, например, таким образом, что 16 миллионам поляков мы произведем 16 миллионов выстрелов в затылок и тем самым решим польскую проблему. Пока поляки живут, они должны работать на нас и включаться нами в этот трудовой процесс...
Если мы выиграем войну, то тогда, по моему мнению, поляков и украинцев и все то, что околачивается вокруг генерал-губернаторства, можно пустить хоть на фарш.
Но в данный момент речь идет только о том, удастся ли удержать в спокойствии, порядке, труде и дисциплине почти 15 миллионов организующегося против нас враждебного народонаселения. Если это не удастся, тогда я, вероятно, смогу, торжествуя, сказать: я погубил 2 миллиона поляков. Но будут ли тогда идти поезда на Восточный фронт, будут ли работать монопольные предприятия, которые ежемесячно поставляют 500 000 литров водки и столько-то миллионов сигарет, будет ли обеспечено продовольственное снабжение и сельское хозяйство, из которого мы поставили рейху 450 000 тонн одних зерновых, — это уже иной вопрос...
Прежде всего, хочу обратить внимание, что в нашем общедоступном издании материалов Нюрнбергского процесса этот документ почему-то цитируется по другому изданию, а именно: «СС в действии», М., 1968, с. 508 — 512. Но это просто констатация факта, скорее всего, не относящегося к делу, а свидетельствующего только о нашей привычке не обременять себя лишний раз даже в таких случаях, когда речь идёт об академической литературе.
Кроме того, так же обращаю внимание, что в этом издании (по крайней мере в его пятом томе, который нас сейчас интересует) вы не найдёте знаменитых свидетельских показаний Гесса от 15 апреля 1946 г., которые имеются в двухтомнике 1954 г. Возможно, в издании 1991 г. они приведены в другом томе, но это было бы странно чисто логически. Это, однако, тоже пока чисто для констатации.
Возвращаемся к выступлению Смирнова в связи с записями Франка и к замеченным мною невязкам.
Итак,
1. Речь в дневниках Франка идёт о поляках. Со всей очевидностью «АБ» — операция по ликвидации 1940 года — касается приблизительно 4000 человек — руководства и активистов польского Сопротивления. Дальше борьба с оккупантами в Польше, безусловно, расширится, но в 1940 году нацистов тревожили только 4000 вполне конкретных лиц, из которых они рассчитывали покончить с 3500. Кроме того, упоминаются карательные меры против уголовников;
2. Дважды, с перерывом в два года, Франк подчёркивает, что уничтожение огромного количества поляков невыгодно германской экономике. Причём второй раз он говорит о его временной нецелесообразности в противовес практической осуществимости посредством — sic! — расстрела.
Складывая, получаем, что, действительно, нет никакой связи между цитатами из дневников Франка и развитием гигантской машины уничтожения, которая связывается с лагерями и которую поминает Смирнов, ссылаясь на этот документ. Ну, пусть все крупнейшие лагеря уничтожения были размещены на территории Польши — как это связано с преследованием четырёх тысяч руководителей и активистов польского Сопротивления, не считая уголовников? Лагеря уничтожения что, для активистов и руководителей Сопротивления и уголовников строились? Тогда почему Гиммлер говорил Гессу об «окончательном решении» еврейского, а не польского и не уголовного вопросов? И почему он говорил об этом в 1941, а не в 1940 году?
Дальше. Как всё это связано с разделом «Преступления против мирного населения»? С каких это пор партизаны считаются мирным населением? Франк, действительно, говорит о польской интеллигенции, но он говорит о ней в контексте борьбы с польским Сопротивлением. Я нисколько не сомневаюсь, что Сопротивление (причём не толко в Польше) возглавила именно интеллигенция: интеллектуальный труд всегда шёл рука об руку с бунтарством и стремлением противостоять подавлению свободы, в том числе и вполне физической независимости. Знал это наверняка и Франк и именно поэтому говорил об интеллигенции как об угрозе гитлеровскому режиму. Но может ли рассматриваться учитель, к примеру, в качестве мирного жителя, если он ведёт борьбу с оккупантом и именно за эту борьбу, а не за свою официальную работу подвергается преследованию? Это, возможно, вопрос обсуждаемый, но в таком случае где его обсуждение?
Что же касается уголовников, то они как раз находятся в прямой компетенции полицейских, которым были адресованы речи Франка.
Ещё дальше. Почему в 1942 году Франк заявляет о том, что 16 миллионов поляков могут быть… расстреляны?
Вообще, о расстрелах надо, по-моему, говорить отдельно. Франк утверждает расстрел как метод уничтожения миллионов в апреле 1942 года, когда на территории Германии, если верить Гессу, уже давным-давно вовсю работал настоящий концерн по переработке человека в пепел, причём концерн, развёрнутый в основном как раз на территории Польши. В связи с этим становится совершенно не понятно, то ли «немецко-фашистская сволочь Ганс» не знал об аццком заговоре Гиммлера с Гессом (все боялись Гиммлера, а коменданта Освенцима боялся сам Гиммлер?), то ли он дал подписку о неразглашении этой информации своим полицейским (а почему? если можно говорить о расстрелах миллионов, то что мешает говорить о других способах уничтожения тех же самых миллионов? ноу-хау?), то ли немцы считали поляков недостойными такой участи (очень, очень строгий подход к расовой теории… а как тогда те же самые поляки оказывались в лагерях уничтожения?), то ли пистолет на поверку получился всё-таки эффективней газовой камеры (но все мы знаем, что быть того не может, потому что все мы знаем, каким был холокост. Кстати, откуда?).
ЗЫ. Я ещё раз чисто на всякий случай обращаю ваше внимание, что под биркой «Нюрнбергский процесс» критикуется именно Нюрнбергский процесс как судебное мероприятие, а не защищается политика нацистской Германии в отношении оккупированных стран.
Комментариев нет:
Отправить комментарий