Рукописное (с почти лирическим отступлением о графоманском недоёбе)

Закончила первую часть. Писала два с половиной года, а получилось меньше двух «алок». Какая-то мне в этом видится вселенская несправедливость, только обосновать не могу. 72 тыщи знаков — и всё про голые факты, причём в основном политического свойства. И что-то чудится мне, конца этому не будет. А хочется-то про чувства. Про любовь хочется. Но чота не выходит. Печаль…

Многие графоманы, особенно те, которые типа умные, потому что образованные, думают, будто им удаётся тщательно скрывать истинное содержимое своей головы от читателей. Я не скажу за всех читателей, потому что среди них процент дураков ровно такой же, какой и среди писателей, но скрыть истинное содержимое от меня — это, за редким исключением, нереалистичная задача. У письма есть свойство: оно абсолютно честно рассказывает о том, чего у писателя нет. И даже если писатель будет знать об этом свойстве письма, ему всё равно не удастся завуалировать пустоту в том месте, где у него ничего нет, потому что в этом месте он просто не увидит вариантов. Пустота однозначна: о чём тут можно распространяться и что тут можно развивать, если изначально не проинсталлировано?

Например. Самый простой. Если в голове у человека нет мыслей, то какой бы затейливой ни вышла его книга, а мыслей в ней не будет ни одной. Это будет книга ни о чём. Хотя по форме она может оказаться очень круто навороченной.

Понимаете, о чём я, да?

Ещё например. Посложнее. Если человек не удовлетворён своей сексуальной жизнью: недостаточно ему, скажем, или не того качества, — то писать он будет обязательно о чём-то противоестественном. И это что-то противоестественное окажется, скорее всего, весьма далеко от собственно секса, зато почти наверняка будет содержать в себе, во-первых, ситуацию депривации, во-вторых, высокую концентрацию пафоса и, в-третьих, большое количество логических косяков¹.

Почему? (Поскольку например неочевидный, я его поясню.)

Начнём с противоестественного и депривации. На том уровне абстракции, где проще всего скрывать проблему (а глупый графоман, считающий себя хитрым, никогда не озвучит свою проблему прямо, он будет выводить её на более высокий уровень абстракции), так вот, на этом уровне абстракции отсутствие секса для взрослого человека превращается просто в противоестественное состояние и в вынужденную депривацию. И главный герой графоманского произведения начинает лишаться: вот так, вот так, ещё так… ещё там крестик ему на лбу лобзиком выпилили, на цепь посадили, яйца по самые гланды оторвали, и так далее. Это у нас что? Это у нас либо автобиография, либо проекция иных лишений — тех, о которых говорить прямо по каким-либо причинам или стыдно (вынужденная депривация общественно порицается), или невозможно (вынужденная депривация не осознаётся). Понятно, что автобиография такого экстремального характера встретится одна на миллион и в любом случае сразу станет уникальной. Соответственно, в остальных случаях причиной всего описанного будет вынужденная депривация и противоестественное состояние: либо слишком интимное, чтобы говорить о нём публично, либо попросту неподдающееся осмыслению. Для современного общества таким состоянием почти наверняка окажется банальный недоёб, или, интеллигентно выражаясь, недостаточность или нетаковость сексуальных контактов. Общество у нас вполне дегенеративное: оно дико приветствует тупую грубую похоть и требует во что бы то ни стало усреднять и огрублять индивидуальные сексуальные предпочтения. Это, на самом деле, пиздец какая беда. Очень часто человек страдает просто потому, что не знает, как передать единственно адекватную информацию о себе своему глубоко и нежно любимому партнёру. Можете себе представить это несчастье? Люди годами любят друг друга и не имеют возможности насладиться друг об друга в полной мере. Коверкают мозги, судьбы, язык… да хуй с ним, впрочем, с языком, главное, что себя и других ломают, — и всё только потому, что в мире господствуют глобализация и унификация как образ личной жизни. Ненавижу. Но я отвлеклась.

Всё вышеописанное будет заполировано обилием эмоциональных всплесков. На эмоциональную составляющую будет сделан особенный упор, потому что это уже, в отличие от предыдущего пункта, не проекция, но компенсация. Если человек хочет эмоциональных переживаний (а эмоциональные переживания входят в комплекс сексуальных отношений чуть более, чем полностью) и не получает их, он начинает искать их в своём воображении. Воображение такого рода будет очень плохо контролироваться разумом, потому что здесь, повторяю, человек компенсирует недостачу, а в пунктах компенсации разумные ограничители отключаются. И поэтому мы время от времени будем наблюдать такие интересные вещи, как пафос на ровном месте, страсти по ничтожным поводам и тому подобный бред, который я весь в сумме называю соплями.

Наконец, логические косяки. Ежу понятно: если пишешь об одном, а думаешь о другом и всё время сосредоточен (пусть даже бессознательно) на том, как бы случайно не выдать себя (потому что выдать себя означает сделать себя уязвимым), то на создание грамотных связей уже не остаётся ресурсов. И поэтому в ключевых пунктах обязательно вылезут критические ошибки связей. Они будут, повторяю, обязательно — всегда, без исключения. Почему именно в ключевых пунктах? Потому что работа по установке щитов на ключевых позициях — это дико трудоёмкая вещь, и ресурсов она жрёт тоже дикое количество. А установка щитов — см. выше — стоит первой в списке приоритетов, всё остальное подчинено ей. Теперь. Что есть ключевой пункт любого произведения? Ключевой пункт любого произведения — это образ. Это образ мира, если речь идёт о мире; это образ мысли, если речь идёт о потоке сознания; это образ человека, если речь идёт о людях; это образ действия, если речь идёт о взаимодействиях, и так далее. И, соответственно, разрушается у графомана в первую очередь — именно образ. Не до образов графоману. Он ставит щиты, чтобы скрыть свой недоёб от читателя. И поэтому в графоманских произведениях образов преимущественно нет (редкие исключения я всегда стараюсь замечать и поощрять, кстати; кто меня раньше читал, тот соврать не даст).

А сейчас я покажу фокус. «Ай но Кусаби» помним, да? «Ай но Кусаби» — шедевр, там и с образами всё в порядке, и прямо сразу всё про еблю, авторы честны шопесдец и озабочены только графикой и музыкой (последним, кстати, подкупили даже меня). Там логика открытым текстом послана нахуй, там накал страстей зашкаливает, а от ясности депривации аж тошнит. Честность, повторяю, фантастическая. Потому, собственно, и шедевр, несмотря на то, что содержания там ноль без палки.

Оп-ля: исключаем из этого шедевра еблю (желательно совсем, и даже все намёки на неё исключаем; вообще забываем про неё, когда речь заходит о главных героях. Нет хозяина и пэта, есть просто, предположим, хозяин и раб), добавляем чуть-чуть логики (потому что прямой сюр возможен только на грани фола и требует поэтому отменной отваги), оставляем эмоции и депривацию в полном объёме — что у нас получается?

Правильно. У нас получается та самая стыдливая графомань, которая сегодня тоннами вылезает из-под всех подряд обложек.

Клёвый я фокусник?

Кстати, я про себя, вообще-то. У меня случай ровно обратный графоманскому: я совершенно не стесняюсь и очень хочу написать что-нибудь про высокие чувства. Про любовь, естественно. В принципе, можно даже заодно и про еблю, но главное всё-таки про чувства. Я даже специально мир нашла, в котором люди в среднем умнее наших, — чтоб ни один козёл своими интригами не звенел. И я думала как? Я думала, сейчас напишу быстренько о фактуре — ну, просто чтобы в курс дела ввести, обрисую мир в общих чертах — и потом сразу про чувства. И можно про еблю, если место останется. Там вот, на полях где-нибудь. А и не останется, так и чёрт с ней, главное всё равно про чувства.

И вот уже семьдесят две тыщи знаков и два с половиной года (по форме, хотя по сути уже лет… где-то около двадцати) я всё думаю о том, как буду здорово писать про чувства, пусть даже хотя бы просто про чувства, и чёрт с ней, с еблей, какая уж тут ебля, до неё ли?.. Первая армия налево, седьмая направо, этот караван расстрелян, тот сам утоп, здесь переворот, тут революция, там тоже повстанцы наяривают, герой… у героя любовь. Только после семидесяти двух тыщ знаков приз за проницательность получит не тот, кто разглядит любовь, а тот, кто догадается, где у меня вообще герой.

Короче. Я сдаюсь. Я пишу про мир, а не про чувства потому что в ближайшие пятьдесят-шестьдесят лет я книжку про чувства не рожу. Нет, я про любовь всё соображаю, но я не понимаю, что такое мои личные чувства, а функционировать по эмоциональной части могу только в четырёх режимах: 1) я спокойна и приветлива (ну, то есть это я так думаю), 2) я в ярости (будьте так любезны, унесите это тело, пожалуйста), 3) я засунула все эмоции в жопу до первого столба (это столб, серьёзно? а где тогда лоб), 4) и мне либо ржачно, либо больно (слёзы, сильное напряжение лицевых мышц). Всё. Больше я по части эмоций ничего не умею, а когда вдруг обнаруживаю, что умею, у меня сердце от ахуя останавливается, и я дико боюсь сдохнуть, потому что не могу понять, что со мной творится. То есть реально: я не могу понять. Ну, и как вы себе представляете описание того, что невозможно понять?

Так вот, поскольку я по части эмоций полный идиот, а в чувствах вообще ничего не соображаю, то единственным естественным следствием из этого будет то, что и мои герои ничего не сообразят. Во всяком случае, за двадцать лет — ни бельмеса. Поэтому пошли они нахуй, эти чувства, я буду писать про мир и факты. Чести мне с того никакой, потому что про мир и факты любой дурак слабает, но про чувства мне пиздец как сцыкотно и муторно.

А про любовь я вам прямо тут расскажу, потому что, во-первых, всё равно очень хочется, а во-вторых, там всё просто, честно и без затей. Там, понимаете, такая любовь… Там он — опа! А она — ах! А он: «Ну, извините». А она: «Да ничего, всё в порядке, может, кофейку попьём?» А он: «А как же!» И они такие… А там враги. И враги такие — упс! А он: «Не сцы». И тут этот. Она такая: «Ой…» И он такой: «Фигасе…» А этот: «Ну, чо типа?» (И там ещё враги, ололо!) И она такая: «Нопасаран!» А он: «Говно вопрос». И враги от винта. Дальше он такой: «Ага?» А она: «Не-а!» А этот: «Ну, чо типа?» А он: «Ещё две роты положим — остальные сами разбегутся». И как в воду глядел. Долго, счастливо и до гроба.

(Читатель такой: «Этачо?» — но на этом мы заострять внимание не станем, потому что русским же языком в преамбуле написано: «про любовь». Ещё вопросы есть?)

ЗЫ. Одна надежда на фикрайтеров. Может, они как раз напишут то, что я хочу прочесть, но не могу написать? Делов-то: дописать, издать и собрать аудиторию в миллион здоровых рыл — подумаешь, какие мелочи! По сравнению с чувствами-то. Тем более, что я совершенно не жадная, и мне глубоко по сараю, прочтут мою книгу «правильно» или «неправильно», жопой или глазами. Начать с того, что в моей парадигме чтения таких понятий вообще не существует, и закончить тем же самым. Найти в общей массе годный фик, прочесть, наконец-то, на старости лет то, о чём мечталось ещё в детстве, сбыть мечту, закрыть гештальт и остановить мгновенье — по-моему, прекрасный финал.

Самое главное — бесконечно отдалённый. Я ведь не только фокусник, но ещё и юморист.

Пойду начну вторую часть. Фотки чуть попозже, ОК? Сейчас просто как раз такая осень, в какую особенно здорово пишется. Не хочу насиловать состояние.

ЗЗЫ. Это был постинг, полный высоких чувств, если кто не понял.

¹ Я не рассматриваю здесь так называемые высокорейтинговые «ориджиналы» (и уж тем более фики). Это отдельная категория литературы: пишутся такие произведения, как правило, для очень узкого круга людей, объединённых общими интересами, публикуются строго в сети под псевдонимами, и их вынос вовне не приветствуется (а порой расценивается и как крайняя бестактность). Я же веду речь именно о тех произведениях, которые предъявляются всем вообще и которые каждый может приобрести в магазине или скачать из публичной библиотеки.