Квинт Серторий, значит

Квинт Серторий родился в племени, которое славилось своей аццкой суровостью и поэтичностью. Называлось племя сабинским, а гражданство в нём все поголовно имели римское. Потому что это были аццкие сотоны, с которыми даже римляне предпочли сразу и навовсе договориться полюбовно. Сабинские воины были настолько суровы, что написать про их суровость считала своим долгом каждая задрипанная римская лошадь. Вот в таком племени родился Квинт Серторий.

Папа героя нашего романа был одним из самых суровых и имел коня — это было круто, потому что только тот, кто имел коня, мог командовать парадом. Папа, правда, рано оставил мальца сиротой, поэтому малец сразу на коня не сел, а сначала подался в юристы и ораторы. Там он быстренько приобрёл авторитет среди местных суровых сабинцев, получил по ушам от Цицерона и, пока ему не надавал по ушам кто-нибудь ещё, вспомнил про коня и ушёл воевать с какой-то европейской гопотой. Он пристроился к дважды консулу Цепиону, вместе с ним получил по ушам от европейской гопоты, и вот тут, надо полагать, крепко призадумался о житье, в котором куда ни плюнь — везде получишь по ушам. К тому же у него отобрали коня, и он лишился перспективы командовать парадом. Он, правда, сохранил панцирь, щит и репутацию, но коня-то потерял, и в этом суть. Хорошо, что его папа к тому времени помер: расстроился бы старик.

Лишившись коня, Квинт Серторий заделался шпионом: в момент выучил варварскую мову, переоделся, проник, добыл, донёс и удостоился. По-видимому, на каком-то из этих этапов он обзавёлся и конём (я так думаю, что либо добыл, либо удостоился — третье как-то сомнительно). И так вот потихоньку доехал на коне до Испании, где и стал военным трибуном у очередного консула с запоминающимся именем Тит Дидий. Дидий этот был неиллюзорный Тит. Покорённым народам он запрещал всё подряд, вплоть до постройки стен, разрушал, переселял и продавал всё и всех направо и налево, коварно заманивал наивных древних партизан для выдачи плюшек, а затем выдавал им по первое число — ну, и всё в таком роде. Думаю, что Квинту Серторию, коль скоро тот был сыном своего сурового народа, оный Дидий должен был понравиться. Наверное, так оно и было, потому что жил Серторий при нём припеваючи на хлебах какого-то рудника, развратился совершенно, пьянствовал, как наш Колька Миронов, бегал за девками напропалую… ну, в общем, сделался нормальным таким римлянином. Пообтесался, можно сказать.

Ну, за то и поплатился (тяжело в учении): в одну роскошную испанскую ночь на лагерь римлян напали будущие испанские гранды. Звучала тревожная музыка; как бы предупреждая, пылали спецэффекты; но римляне были настолько суровы, что всё кино проспали. В связи с этим кино получилось высокорейтинговым: половину римлян перебили, — но герой нашего романа, как наиболее суровый, спасся и, чтя обычаи своих суровых предков, сам напал на нападающих. Такая, вот, всеобщая напасть случилась в ту ночь в городе Кастулон. Расправившись (сурово, по обыкновению) с нападающими, Квинт Серторий вспомнил шпионские навыки, всех переодел в будущих испанских грандов и пошёл на соседний город, который сослепу да издаля, да в потёмках принял их как родных. Из этого прискорбного для будущих испанских грандов инцидента родилась поговорка: «Нахрена родня такая, лучше буду сиротой».

Вот так сурово текли суровые будни милиционера Квинта Сертория. Но хоть он и был милиционером, а мысль приобщиться к бомонду была ему не чужда, и поэтому, вернувшись в Италию, он предъявил коня и стал умным словом «квестор». Что это такое, я не знаю совершенно, но это было очень круто, потому что позволяло командовать небольшим парадом. Серторий и командовал: формировал войска где-то в Галлии, солил оружие, мариновал тару и так быстро передвигался на своём коне, что приводил всех в восхищение. Потом он так же стремительно начал передвигаться по полю брани.

Но одной расторопности для харизмы было мало, и Квинт Серторий принял героическое решение лишиться одного глаза (другой оставил как память, очевидно. Потому что, согласитесь, быть безглазым полководцем — это гораздо харизматичней, чем одноглазым. Я думаю, если бы у Сертория была такая возможность, он бы лишился и второго глаза. Но со вторым что-то не сложилось). Лишившись глаза в бою, он стал очень городиться своим одноглазием, и вот тут-то к нему пришли слава и харизма: его начали сравнивать с Нельсоном и приветствовать в театрах бурными аплодисментами.

Продолжение следует.

ЗЫ. Кому пока не ответила на комменты, вечером или завтра отвечу обязательно, у меня сейчас просто глаза разбегаются от обилия всего.