Нижеследующие три ссылки — это об одном и том же, только разными словами и в разных контекстах. Сразу обращаю внимание на то, что всё происходит в двадцать первом веке или очень близко к нему. Это звучит как банальность, но в данном случае это важно, и ниже я объясню, почему так происходит в двадцать первом веке. Ещё подчеркну, что во всех случаях речь идёт об образованных, умных, вроде бы, людях, а в одном из случаев — даже и о специально подготовленных людях. И это я тоже объясню.
Заразный идиотизм, клиническая форма
Молчание ягнят
Стэнфордский тюремный эксперимент (для ленивых: это видео)
Суть всех перечисленных эпизодов в том, что даже современный человек придаёт очень мало значения обезличенному, очень редко апеллирует к обезличенному и очень редко воспринимает подобные апелляции всерьёз.
Например, по первой ссылке речь идёт о том, что человек начисто «забыл» элементарные конституционные нормы, причём до такой степени, что позволил себе рассматривать грубейшее нарушение Конституции как реально возможный вариант решения проблемы.
По второй ссылке библиотекари ни разу не додумались указать хаму на то, что в правилах обозначено соблюдение тишины как таковое, вне зависимости от количества присутствующих в библиотеке людей.
По третьей ссылке всё понятно, да? Люди даже не помышляли апеллировать к каким бы то ни было бумагам (а ведь они наверняка их подписывали — все до единого). Для тех, кто не в теме подробностей эксперимента Зимбардо, вот ссылка на википедию, там всё описано. Эксперимент некоторыми считается «нещитовым» потому-де, что он проводился без соблюдения каких бы то ни было этических норм, но, на мой взгляд, он именно этим и ценен. Создать условия сферические в вакууме — дело нехитрое, но никто не поручится за достоверность результатов, а вот в смоделированной без оглядки на сферических коней реальности получить недостоверные результаты будет сложно.
Суть всех перечисленных эпизодов в том, что в нынешней норме человек склонен расценивать авторитет личности как приоритетный по отношению к авторитету обезличенному, абстрактному. В случае с «проверкой на православие» таким авторитетом являются чиновники (в том числе и, возможно, в первую очередь высокопоставленные), постоянно попирающие конституционные нормы, а также, возможно, начальство в лице редакции журнала, ориентированное на этих чиновников. В случае с библиотечными «ягнятами» авторитетом является непосредственно хам. В эксперименте Зимбардо авторитет принадлежал лицам, отыгрывавшим начальственные роли.
Теперь обратим внимание на маленький мем — «ребёнок», который совсем неспроста употребил Зимбардо в отношении некоторых своих «заключённых», и поговорим о детях.
Основная отличительная черта маленького ребёнка — это некритичность восприятия окружающего мира. Благодаря этой черте ребёнок оказывается способен слепо подражать всем подряд и, таким образом, быстро и эффективно осваивать все основные способы взаимодействия со своей маленькой вселенной. В остальном от мышления взрослого мышление ребёнка может ничем не отличаться но вот эта черта — некритичность — в нём проявится обязательно. Она, собственно, и означает пресловутую зависимость ребёнка от окружающего мира. В норме к скольким-то там (к двенадцати, кажется) годам критическое мышление развивается, занимает доминирующее положение, и человек уже оказывается способен существовать автономно.
Теперь мы подходим к самой интересной части интриги, и она заключается в том, что до определённого возраста критике маленького ребёнка не может быть подвергнуто вообще ничего. Помните, я писала давно об особенностях мифологического сознания? Вот это одного порядка вещи, на самом деле. Для детского сознания не существует парадоксов во вселенной, как не существует их в рамках соответствующей мифологической системы для её, системы, адепта.
Однако фокус в том, что, невзирая на отсутствие критического мышления, логический аппарат ребёнка, как гораздо более примитивный, по сравнению с аппаратом критическим, начинает вполне прекрасно функционировать уже с очень раннего возраста. Постоянно тренируясь, логический аппарат постоянно же развивается и выдаёт всё более и более совершенные результаты. К трём годам, например, иные дети уже способны строить такие сориты, что иные взрослые нервно курят в углу — шесть, семь и более посылок с лёту.
У выводов из этих посылок есть зачастую только один недостаток — они не имеют ничего общего либо с действительностью, либо с нравственной установкой, которую пытается внушить ребёнку взрослый.
Почему?
Потому что когда родитель, например, говорит своему ребёнку: «Курить вредно», — и при этом курит сам, ребёнок делает абсолютно логичный вывод (совершенный, с точки зрения формальной логики): «Родитель делает глобально вредные вещи, повинуясь сиюминутному желанию. Следовательно, родитель считает, что глобальный вред вторичен по отношению к сиюминутным желаниям. Родитель не может быть не прав. Следовательно, правильная жизненная установка — это приоритетность сиюминутных желаний перед глобальной пользой».
Всё.
О том, что его ребёнок усвоил именно такую модель, родитель никогда в жизни не узнает, потому что на том этапе, когда модель формируется, ребёнок ещё слишком мал, чтобы озвучить её (речевой аппарат запаздывает в развитии по отношению к мыслительному на всех этапах), а к тому времени, как он оказывается в состоянии свою мысль озвучить, у него уже нет нужды сверять выводы с мнением взрослого прямо, в непосредственном диалоге.
Однако в своём поведении этот вчерашний ребёнок предпочтёт именно собственный вывод, а не тот, который вербально внушал ему родитель. О том, что курить вредно, вчерашнее дитя будет просто знать, как о факте. А вот ориентироваться оно будет на поведение родителя, а не на его слова. Родительский паттерн будет усвоен из-за ещё одной особенности нашего мозга — всё, до чего мы додумались сами, мы склонны считать более правильным и ценным, чем воспринятое извне.
Нет, этот вчерашний ребёнок совсем не обязательно начнёт курить. Он «всего-навсего» усвоит, что, выбирать надо не глобально полезное, а сиюминутно желаемое. Так что не стоит удивляться, когда он, ещё вчера такой милый и трогательный, «внезапно» разольёт по трубам государственную нефть и пустит бабло в «откаты». На государство ему стало наплевать года примерно в два с половиной, ещё когда он и слова-то такого не знал, потому что его отец курил, невзирая на то, что курить вредно.
Та же самая подоплёка будет у вчерашней девочки, «внезапно» забеременевшей от первого встречного, родившей ребёнка и бросившей его в роддоме. Ей будет наплевать на ребёнка, потому что её отец говорил, что курить вредно, но сам, тем не менее, курил.
Та же самая подоплёка будет у вчерашнего мальчика, шантажом принудившего вчерашнюю девочку к нежелательному для неё аборту. На девочку ему наплевать по той же причине.
И так далее.
Теперь вернёмся к формально взрослым людям. Которые, вроде бы, умные.
В отношении авторитетного лица человек ведёт себя в точности как маленький ребёнок — это срабатывает импринтинг, связанный с поведением в отношении родителя, а импринтинги, сколь я их себе представляю, не лечатся от слова «совсем». Зимбардо, таким образом, очень правильно заострил на этом внимание, введя для соответствующих участников соответствующий термин. Полная неспособность критически осмысливать происходящее соответствует детской, глубоко допубертатной манере взаимодействия ребёнка с миром, и, следуя этой навеки запечатлённой манере, человек «отключает» у себя критическое мышление, потому что в противном случае он не сможет соответствовать образу ребёнка. И вот в этом — причина того, почему формально взрослый, образованный и, казалось бы, умный человек, столкнувшись с ситуацией подавления личным авторитетом, вдруг превращается в беспомощного слюнявого идиота. Ужас окружающих усугубляет ещё тот несомненный факт, что этот слюнявый идиот сохраняет все функции абсолютно корректного логического мышления, причём мышления отменно развитого, гибкого и проворного.
Причём ровно то же самое происходит в это время и со «взрослым», то есть с тем, кто выступает в роли авторитета, — он перестаёт критически осмысливать свои слова и действия. Он вдруг оказывается твёрдо уверен в своей правоте и требует от «ребёнка» абсолютного подчинения.
Что мы наблюдаем в результате? А в результате мы слышим такой диалог: «Я прав! Я ничего не нарушаю». — «Да, он прав. Он действительно ничего не нарушает».
Хотя, вообще-то, нарушено уже всё, что только может быть нарушено.
Власть личного авторитета — это чудовищная сила. Она базируется на импринтинге, и эффективно бороться с нею, таким образом, на данном этапе можно только одним способом — путём подмены личного авторитета абстрактным, безличным, таким, какой может быть принципиально подвергнут критике и оспорен. То есть, с одной стороны, на социальном уровне это выглядит как коллективная работа в виде активного создания и развития формальной, юридической системы отношений, а с другой — это, по сути, непрерывная рефлексия каждого отдельного человека над индивидуальной уже системой идеалов, которую человеку ещё надо создать, причём без посторонней помощи. Это очень затратная во всех отношениях работа, и те, кто пытаются рыпаться в этом направлении, здоровыми, как правило, не остаются (особенно те, кто преуспевает в своём противостоянии, особенно дети). Те же, кто выбирает конформизм и слепо следуют власти личного авторитета, оказываются в результате подлецами и ворами. В результате человек с ранних лет вынужден выбирать между абстрактными ценностями и собственным благополучием. Догадайтесь с трёх раз, что выберет подавляющее большинство?
Вот, собственно, и весь ответ на вопрос о том, как подобная архаическая дикость могла дожить до двадцать первого века, причём не просто дожить, а и глубоко укорениться даже в умных, образованных, специально обученных людях.
Здесь же, кстати, — ответ на вопрос о том, почему в наиболее развитых цивилизациях дети рождаются относительно редко и в относительно малом количестве. Наиболее развитые цивилизации подобны людям, выбравшим замену власти личного авторитета абстрактными ценностями, — их в общей массе мало, и со здоровьем (в том числе репродуктивным) у них не ахти (оттого-то и вкладываются в образование, науку и медицину всеми возможными способами, чтоб хоть как-то выжить). Однако именно и только у них есть шанс задавить в конце концов эту гниду — как в части злоупотребления авторитетом, так и в части его, авторитета, некритичного восприятия взрослыми людьми, — и вывести наконец человечество на тот уровень, с которого окажется возможным очередной глобальный прорыв.
Как выходят на уровень развитой цивилизации, спросите вы? А очень просто. Всё начинается с бескомпромиссной личной установки каждого конкретного человека: «До тех пор, пока я курю, детей у меня — не будет. Не потому, что персональное здоровье подорвано, а потому что плодить ничтожеств, уверенных в приоритетности своих капризов перед всеобщим благом, или калек, полжизни угробивших в противостоянии родительской программе, — преступление. А других я воспитать не смогу, потому что говорить мне придётся одно, а делать я будут другое». Когда таких людей набирается достаточно много, общество становится чуть более психически здоровым и культурным, чем прежде.
А для того самого каждого конкретного человека, в свою очередь, становится абсолютно пополам, часто ли причащаются политики, что там думает о своих гениталиях отдельный хам, явившийся в библиотеку, и сколь полосаты палки «надзирателей», участвующих в эксперименте. Авторитет обезличенного становится приоритетным по отношению к авторитету личности (и, что, пожалуй, самое главное, принципиально спорным) — и все перечисленные строем отправляются перечитывать пятую статью Конституции, правила поведения в библиотеке и «вот этот договор». Факультативно ещё можно поспорить об актуальности текущего обезличенного авторитета… но только после того, как будут выполнены его требования.
Ибо воистину: нет человека — нет проблемы.
Оно же: убей свою мать.
Для идиотов, зашедших сюда случайно: предыдущие два предложения в данном контексте называются метафорами. О том, что такое метафора, см. словарь.
ЗЫ. Разумеется, все выражения, относящиеся к курению, сугубо условны и приведены здесь исключительно как наглядный пример. Вместо них можете подставить что угодно, например, «не контролирую собственные эмоции» или «люблю заложить за воротник», или «не могу уделять ребёнку должного внимания в силу своей занятости», или «живу с нелюбимым человеком, чисто по привычке» — что угодно, что вы сами оцениваете как «это плохо», но от чего, однако, по тем или иным причинам не можете отказаться.
Молчание ягнят
Стэнфордский тюремный эксперимент (для ленивых: это видео)
Суть всех перечисленных эпизодов в том, что даже современный человек придаёт очень мало значения обезличенному, очень редко апеллирует к обезличенному и очень редко воспринимает подобные апелляции всерьёз.
Например, по первой ссылке речь идёт о том, что человек начисто «забыл» элементарные конституционные нормы, причём до такой степени, что позволил себе рассматривать грубейшее нарушение Конституции как реально возможный вариант решения проблемы.
По второй ссылке библиотекари ни разу не додумались указать хаму на то, что в правилах обозначено соблюдение тишины как таковое, вне зависимости от количества присутствующих в библиотеке людей.
По третьей ссылке всё понятно, да? Люди даже не помышляли апеллировать к каким бы то ни было бумагам (а ведь они наверняка их подписывали — все до единого). Для тех, кто не в теме подробностей эксперимента Зимбардо, вот ссылка на википедию, там всё описано. Эксперимент некоторыми считается «нещитовым» потому-де, что он проводился без соблюдения каких бы то ни было этических норм, но, на мой взгляд, он именно этим и ценен. Создать условия сферические в вакууме — дело нехитрое, но никто не поручится за достоверность результатов, а вот в смоделированной без оглядки на сферических коней реальности получить недостоверные результаты будет сложно.
Суть всех перечисленных эпизодов в том, что в нынешней норме человек склонен расценивать авторитет личности как приоритетный по отношению к авторитету обезличенному, абстрактному. В случае с «проверкой на православие» таким авторитетом являются чиновники (в том числе и, возможно, в первую очередь высокопоставленные), постоянно попирающие конституционные нормы, а также, возможно, начальство в лице редакции журнала, ориентированное на этих чиновников. В случае с библиотечными «ягнятами» авторитетом является непосредственно хам. В эксперименте Зимбардо авторитет принадлежал лицам, отыгрывавшим начальственные роли.
Теперь обратим внимание на маленький мем — «ребёнок», который совсем неспроста употребил Зимбардо в отношении некоторых своих «заключённых», и поговорим о детях.
Основная отличительная черта маленького ребёнка — это некритичность восприятия окружающего мира. Благодаря этой черте ребёнок оказывается способен слепо подражать всем подряд и, таким образом, быстро и эффективно осваивать все основные способы взаимодействия со своей маленькой вселенной. В остальном от мышления взрослого мышление ребёнка может ничем не отличаться но вот эта черта — некритичность — в нём проявится обязательно. Она, собственно, и означает пресловутую зависимость ребёнка от окружающего мира. В норме к скольким-то там (к двенадцати, кажется) годам критическое мышление развивается, занимает доминирующее положение, и человек уже оказывается способен существовать автономно.
Теперь мы подходим к самой интересной части интриги, и она заключается в том, что до определённого возраста критике маленького ребёнка не может быть подвергнуто вообще ничего. Помните, я писала давно об особенностях мифологического сознания? Вот это одного порядка вещи, на самом деле. Для детского сознания не существует парадоксов во вселенной, как не существует их в рамках соответствующей мифологической системы для её, системы, адепта.
Однако фокус в том, что, невзирая на отсутствие критического мышления, логический аппарат ребёнка, как гораздо более примитивный, по сравнению с аппаратом критическим, начинает вполне прекрасно функционировать уже с очень раннего возраста. Постоянно тренируясь, логический аппарат постоянно же развивается и выдаёт всё более и более совершенные результаты. К трём годам, например, иные дети уже способны строить такие сориты, что иные взрослые нервно курят в углу — шесть, семь и более посылок с лёту.
У выводов из этих посылок есть зачастую только один недостаток — они не имеют ничего общего либо с действительностью, либо с нравственной установкой, которую пытается внушить ребёнку взрослый.
Почему?
Потому что когда родитель, например, говорит своему ребёнку: «Курить вредно», — и при этом курит сам, ребёнок делает абсолютно логичный вывод (совершенный, с точки зрения формальной логики): «Родитель делает глобально вредные вещи, повинуясь сиюминутному желанию. Следовательно, родитель считает, что глобальный вред вторичен по отношению к сиюминутным желаниям. Родитель не может быть не прав. Следовательно, правильная жизненная установка — это приоритетность сиюминутных желаний перед глобальной пользой».
Всё.
О том, что его ребёнок усвоил именно такую модель, родитель никогда в жизни не узнает, потому что на том этапе, когда модель формируется, ребёнок ещё слишком мал, чтобы озвучить её (речевой аппарат запаздывает в развитии по отношению к мыслительному на всех этапах), а к тому времени, как он оказывается в состоянии свою мысль озвучить, у него уже нет нужды сверять выводы с мнением взрослого прямо, в непосредственном диалоге.
Однако в своём поведении этот вчерашний ребёнок предпочтёт именно собственный вывод, а не тот, который вербально внушал ему родитель. О том, что курить вредно, вчерашнее дитя будет просто знать, как о факте. А вот ориентироваться оно будет на поведение родителя, а не на его слова. Родительский паттерн будет усвоен из-за ещё одной особенности нашего мозга — всё, до чего мы додумались сами, мы склонны считать более правильным и ценным, чем воспринятое извне.
Нет, этот вчерашний ребёнок совсем не обязательно начнёт курить. Он «всего-навсего» усвоит, что, выбирать надо не глобально полезное, а сиюминутно желаемое. Так что не стоит удивляться, когда он, ещё вчера такой милый и трогательный, «внезапно» разольёт по трубам государственную нефть и пустит бабло в «откаты». На государство ему стало наплевать года примерно в два с половиной, ещё когда он и слова-то такого не знал, потому что его отец курил, невзирая на то, что курить вредно.
Та же самая подоплёка будет у вчерашней девочки, «внезапно» забеременевшей от первого встречного, родившей ребёнка и бросившей его в роддоме. Ей будет наплевать на ребёнка, потому что её отец говорил, что курить вредно, но сам, тем не менее, курил.
Та же самая подоплёка будет у вчерашнего мальчика, шантажом принудившего вчерашнюю девочку к нежелательному для неё аборту. На девочку ему наплевать по той же причине.
И так далее.
Теперь вернёмся к формально взрослым людям. Которые, вроде бы, умные.
В отношении авторитетного лица человек ведёт себя в точности как маленький ребёнок — это срабатывает импринтинг, связанный с поведением в отношении родителя, а импринтинги, сколь я их себе представляю, не лечатся от слова «совсем». Зимбардо, таким образом, очень правильно заострил на этом внимание, введя для соответствующих участников соответствующий термин. Полная неспособность критически осмысливать происходящее соответствует детской, глубоко допубертатной манере взаимодействия ребёнка с миром, и, следуя этой навеки запечатлённой манере, человек «отключает» у себя критическое мышление, потому что в противном случае он не сможет соответствовать образу ребёнка. И вот в этом — причина того, почему формально взрослый, образованный и, казалось бы, умный человек, столкнувшись с ситуацией подавления личным авторитетом, вдруг превращается в беспомощного слюнявого идиота. Ужас окружающих усугубляет ещё тот несомненный факт, что этот слюнявый идиот сохраняет все функции абсолютно корректного логического мышления, причём мышления отменно развитого, гибкого и проворного.
Причём ровно то же самое происходит в это время и со «взрослым», то есть с тем, кто выступает в роли авторитета, — он перестаёт критически осмысливать свои слова и действия. Он вдруг оказывается твёрдо уверен в своей правоте и требует от «ребёнка» абсолютного подчинения.
Что мы наблюдаем в результате? А в результате мы слышим такой диалог: «Я прав! Я ничего не нарушаю». — «Да, он прав. Он действительно ничего не нарушает».
Хотя, вообще-то, нарушено уже всё, что только может быть нарушено.
Власть личного авторитета — это чудовищная сила. Она базируется на импринтинге, и эффективно бороться с нею, таким образом, на данном этапе можно только одним способом — путём подмены личного авторитета абстрактным, безличным, таким, какой может быть принципиально подвергнут критике и оспорен. То есть, с одной стороны, на социальном уровне это выглядит как коллективная работа в виде активного создания и развития формальной, юридической системы отношений, а с другой — это, по сути, непрерывная рефлексия каждого отдельного человека над индивидуальной уже системой идеалов, которую человеку ещё надо создать, причём без посторонней помощи. Это очень затратная во всех отношениях работа, и те, кто пытаются рыпаться в этом направлении, здоровыми, как правило, не остаются (особенно те, кто преуспевает в своём противостоянии, особенно дети). Те же, кто выбирает конформизм и слепо следуют власти личного авторитета, оказываются в результате подлецами и ворами. В результате человек с ранних лет вынужден выбирать между абстрактными ценностями и собственным благополучием. Догадайтесь с трёх раз, что выберет подавляющее большинство?
Вот, собственно, и весь ответ на вопрос о том, как подобная архаическая дикость могла дожить до двадцать первого века, причём не просто дожить, а и глубоко укорениться даже в умных, образованных, специально обученных людях.
Здесь же, кстати, — ответ на вопрос о том, почему в наиболее развитых цивилизациях дети рождаются относительно редко и в относительно малом количестве. Наиболее развитые цивилизации подобны людям, выбравшим замену власти личного авторитета абстрактными ценностями, — их в общей массе мало, и со здоровьем (в том числе репродуктивным) у них не ахти (оттого-то и вкладываются в образование, науку и медицину всеми возможными способами, чтоб хоть как-то выжить). Однако именно и только у них есть шанс задавить в конце концов эту гниду — как в части злоупотребления авторитетом, так и в части его, авторитета, некритичного восприятия взрослыми людьми, — и вывести наконец человечество на тот уровень, с которого окажется возможным очередной глобальный прорыв.
Как выходят на уровень развитой цивилизации, спросите вы? А очень просто. Всё начинается с бескомпромиссной личной установки каждого конкретного человека: «До тех пор, пока я курю, детей у меня — не будет. Не потому, что персональное здоровье подорвано, а потому что плодить ничтожеств, уверенных в приоритетности своих капризов перед всеобщим благом, или калек, полжизни угробивших в противостоянии родительской программе, — преступление. А других я воспитать не смогу, потому что говорить мне придётся одно, а делать я будут другое». Когда таких людей набирается достаточно много, общество становится чуть более психически здоровым и культурным, чем прежде.
А для того самого каждого конкретного человека, в свою очередь, становится абсолютно пополам, часто ли причащаются политики, что там думает о своих гениталиях отдельный хам, явившийся в библиотеку, и сколь полосаты палки «надзирателей», участвующих в эксперименте. Авторитет обезличенного становится приоритетным по отношению к авторитету личности (и, что, пожалуй, самое главное, принципиально спорным) — и все перечисленные строем отправляются перечитывать пятую статью Конституции, правила поведения в библиотеке и «вот этот договор». Факультативно ещё можно поспорить об актуальности текущего обезличенного авторитета… но только после того, как будут выполнены его требования.
Ибо воистину: нет человека — нет проблемы.
Оно же: убей свою мать.
Для идиотов, зашедших сюда случайно: предыдущие два предложения в данном контексте называются метафорами. О том, что такое метафора, см. словарь.
ЗЫ. Разумеется, все выражения, относящиеся к курению, сугубо условны и приведены здесь исключительно как наглядный пример. Вместо них можете подставить что угодно, например, «не контролирую собственные эмоции» или «люблю заложить за воротник», или «не могу уделять ребёнку должного внимания в силу своей занятости», или «живу с нелюбимым человеком, чисто по привычке» — что угодно, что вы сами оцениваете как «это плохо», но от чего, однако, по тем или иным причинам не можете отказаться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий